Новости Донецка и области19 ноября 2015 годаПочему украинцы голосуют за вождейУкраина Прошли очередные выборы, и в этом году больше, чем когда-либо, заметно разочарование меньшинства в выборе большинства. Много обид, презрения, негодования и мало вопросов, среди которых мог быть и такой: а почему большинство голосует именно так? Попробуем ответить на этот вопрос если не полностью, то частично Когда мы сегодня слышим слово «вождь», то в первую очередь думаем не о североамериканских индейцах, хотя и в этот образ массовая культура инвестировала солидный ресурс. Нет, в первую очередь большинство граждан нашей страны подумают о Советском Союзе, хотя свое словечко для обозначения главы государства или лидера движения в 1930-х есть почти в каждом европейском языке: вождь, дуче, фюрер, каудильо - самые известные из них, вошедшие в другие языки. Забавным фактом остается то, что североамериканские индейцы все-таки имеют опосредствованное отношение к слову «вождь», ведь их описание, популяризированное Фридрихом Энгельсом, и послужило моделью для конструирования властных отношений, основанных на силе авторитета. Однако социальная реальность Европы первой половины ХХ века внесла свои коррективы и в сам концепт «вождь», и в наше его восприятие. Именно в том времени мы и будем искать истоки образа идеального лидера, который и сегодня определяет электоральные предпочтения многих граждан. 1930-е не вполне понятны современному человеку. Это было время, когда старые нормы по большей части традиционного общества были сметены вместе со всеми компенсаторными и сдерживающими механизмами, им характерными, а новые модерные общества еще не создали свои. Это время модернизации и политических религий, неоортодоксии и идеократий, т. е., государств с некой тотальной идеологией, реализуемой во всех сферах общественной жизни, таких как нацистская Германия или сталинский Советский Союз. Это время существует в общественном сознании как демонизированная или идеализированная картинка во многом потому, что современному человеку понять реалии 1930-х достаточно сложно. Идеократические режимы, видимо, нуждались в секулярно-мистическом образе главы государства или вождя нации. Образ фюрера, если несколько упрощать, произрастал из немецкого мистического национализма, который стал моделью для национализмов Центрально-Восточной Европы, и из гегелианской идеи того, что некая высшая сущность проявляет себя через исторические формы, такие как прусское государство. Фюрер оказывается проводником между нацией и ее мистическим телом (подобно тому, как Христос является проводником для души), точкой концентрации воли первого и метафизической природы второго и должен обладать рядом атрибутов, часть из которых взята из христианства и адаптирована к новой политической религии. Похожий процесс имел место в СССР, что можно проследить на различном материале. Если взять фильм «Октябрь» (1927) режиссера Сергея Эйзенштейна, то можно зафиксировать коллективную попытку политического руководства инструментализировать образ Ленина - мертвого вождя. Тем не менее настоящим героем фильма является все-таки город, улицы, массы. Ленин появляется там лишь как некая точка концентрации воли вооруженного пролетариата. В этот же период фиксируется попытка присвоения образа со стороны части политической элиты, а именно съемки фильма «Конец Санкт-Петербурга» (1927) режиссера Всеволода Пудовкина, за которым, как и за переименованием Петрограда в Ленинград, прочитываются амбиции Григория Зиновьева и его окружения. Зиновьев в то время был значительной фигурой в партии и Коминтерне, составляя конкуренцию не только группе Сталина, но и другим видным руководителям СССР. В символическом пространстве интересы его окружения и личные проявлялись в присвоении наследия Октябрьского переворота (как его называли до второй половины 1920-х) и лично Ленина. Подобная логика свойственна почти всем видным партийным деятелям того времени. Например, большинство троцкистских групп в мире в самоназвании или в программе артикулируют ориентацию на Октябрьскую революцию и свой ленинизм. Кстати, именно поэтому часто в общении с иностранцами возникает недопонимание, связанное с тем, что вне советского блока слово «ленинизм» и фигура Ленина очень часто связаны с антисталинским нарративом, с критикой СССР, его руководства и политики. В 1930-е можно уже говорить о сформированном образе Ленина, начиная с фильма «Три песни о Ленине» (1934) режиссера Дзиги Вертова и заканчивая рядом фильмов конца 1930-х. Образ Ленина и его культ приобретает все больше черт, свойственных христианству. Открытым остается вопрос, насколько это отвечало стихийным потребностям советского общества, совершающего в тот момент явный правый поворот в культуре, а насколько - личному желанию Иосифа Сталина, его специфическому образованию и т. д. Культ Сталина в процессе становления сначала опирался на культ Ленина, а позже стал расти уже за счет поглощения и вытеснения последнего. Уже в конце 1930-х кинематографический Ленин теряет волевые атрибуты в пользу Сталина, оставляя за собой мистические, превращаясь из метафизического «Отца» в «дедушку», из пророка или мессии - в шамана, приобретая атрибуты домашнего, интимного божества. Например, Ленин в серии фильмов Михаила Ромма примеряет на себя детскую распашоночку, дает советы семейной паре, подбирает и воспитывает бездомную девочку, у него убегает молоко, когда просят последить и т. д. В тот или иной момент Ленин начинает оправдывать будущую политику Сталина (актуальную на момент съемок и монтажа фильма) или уверенно пророчествует о том или ином событии будущего, главными из которых являются взятие власти, победа над врагами и «все будет хорошо». При этом Ленин не замечает врагов рядом с собой, хотя инстинктивно и пытается избежать опасности - как, например, в сцене разговора с Бухариным в «Ленин в 18-м году». Тем не менее уверенность, энергичность, всезнание, отсутствие сомнений и т. д. остаются важными составляющими его образа и образа Сталина, где они выступают более рельефно и без тени комичности или слепоты. Дальнейшее развитие образа Сталина и его сверхспособностей мы находим в фильме «Клятва» (1946) режиссера Михаила Чиаурели. Смерть Сталина и позднейшая политика «десталинизации» создает в господствующем нарративе вакуум, который заполняется, с одной стороны, возвращением волевых атрибутов Ленину, а с другой - установлением на место Сталина коллективного анонимного субъекта - Партии. Там, где до этого была спайка Ленин - Сталин в текстах песен и риторических оборотах и в переснятом кино, появляется спайка Ленин - Партия. Тем не менее тенденция наделения генерального секретаря рядом атрибутов из арсенала «культа личности» продолжала существовать. Например, главы советского государства должны были, по мнению многих и даже их самих, обладать универсальной компетентностью чуть ли не во всех сферах бытия - от литературы и искусства до военного дела и гидромелиорации (поэзии, генетики, кибернетики и т. д.). В постсталинский период, как уже упоминалось, часть атрибутов вождя, такие как непогрешимость, были перенесены на коллективный субъект - Партию. Это сыграло свою роль в эпистемологическом кризисе 1970-х, который во многом определил масштабы экономического кризиса 1980-х и последующего за ним кризиса политического. Эпистемологический кризис, если упрощать, - это ситуация, когда процедура анализа реальности и выработки эффективного ответа на ее вызовы дает сбой по тем или иным причинам. В нашем случае речь идет о невозможности признать некую действительность и эффективно на нее реагировать. Кризис 1980-х был предсказан заранее, в середине 1970-х, тогда же существовало понимание ряда слабых мест советской экономики. Это понимание должно было повлечь за собой перенаправление финансовых потоков на развитие важных отстающих отраслей (это и было проведено в спешном порядке и больших масштабах уже в конце 1980-х), что входило в противоречие с рядом установок, среди которых была и идея о коллегиальной непогрешимости советского руководства. Идея непогрешимости в открытом или замаскированном виде присутствует среди требований, выдвигаемых к идеальному лидеру или руководителю и в сегодняшней Украине. Итак, как же в общих чертах выглядит образ идеального лидера? Существует несколько наборов качеств и их риторического представления (способа подачи), которые ориентируются на некоего потребителя. Способ представления - это ссылка к некоему образу популярной культуры, топосу. Политическая реклама отлично иллюстрирует эти топосы и ждет своего исследователя и классификатора. При поверхностном исследовании можно утверждать, что существует несколько наборов для мужчин и несколько – для женщин. Мужской образ идеального лидера во многом повторяет в гипертрофированном и архаичном виде стандарт маскулинности - эксплуатирует образ Отца нации, Государственного мужа. Он должен быть уверен и не должен ошибаться. Признание своей ошибки или выражение сомнения - это едва ли не худшее возможное действие в рамках господствующих электоральных стратегий, опирающихся на образ сильного лидера и его харизмы, реальной или воображаемой. Для этого образа худшим является не демонизация, а очеловечивание. Превращение, фигурально выражаясь, старого бога в демона есть один из способов продлить его жизнь и является знаком того, что само пространство религиозного мышления остается неизменным. А если оно неизменно, то старый принцип воплотится уже в новом казусе или произойдет реставрация культа личности однажды демонизированного вождя, как это произошло в России со Сталиным. Очеловечивание вождя, кроме того, что более эффективно демонтирует культ и препятствует его восстановлению в том или ином виде, но и дает важный дидактический урок в двух аспектах. Урок этот заключается, с одной стороны, в том, что внутри каждого из нас есть зерна «вождизма», которые при определенных условиях могут прорасти. С другой стороны, это дает понимание иллюзорности и искусственности образа того или иного лидера, делает своеобразную прививку от чрезмерного увлечения тем или иным человеком или политическим проектом, который тот представляет. Разочаровавшись в одном, назвав его тюфяком или демонизировав, мы спешим возвести на пьедестал следующего имитатора и/или непробиваемого самоуверенного идиота, что еще хуже. Мы создаем вождей: не кто-то другой, не чья-то злая воля, а наши собственные желания. Женский образ эксплуатирует фактически тот же топос, но с другой его стороны. Если мужчина изображается как символический отец нации (или «отец народов»), как символический супруг страны, то женщина-кандидат будет с некой вероятностью эксплуатировать образ матери вообще или родины-матери. Вспомните цикл лозунгов «вона - це Україна». Не в последнюю очередь из-за популярности и доступности этих двух топосов отечественная политика напоминает «Санта-Барбару», а политические дебаты - обсуждение сериала на лавочке: того обидели, те поссорились, Петя любит Мишу, Миша любит Машу и т. д. Но даже это не имеет таких долгосрочных негативных последствий, как требование от кандидата соответствовать образу вождя или фюрера, непогрешимого проводника той или иной метафизической ерунды. Сам процесс электоральной демократии продуцирует имитацию, поскольку желающий получить пост будет стараться соответствовать некоему идеалу и воспроизводить популярные на его взгляд в обществе идеи. Так не все ли равно, какой из образов тиражируется? На самом деле не все равно, так как, с одной стороны, наличие этого специфического набора иррациональных требований к кандидату исключает или делает несущественной саму вероятность избрания толкового человека на некий пост. С другой стороны, в процессе агитации происходит воспроизводство идеологии и тиражирование того или иного образа идеального лидера имеет как непосредственные политические последствия, так и более глубокие и не сразу заметные общественные. В качестве примера непосредственных политических результатов популярности именно такого образа можно назвать стремительное падение рейтинга президента Ющенко, разочарование в котором лишь отчасти было следствием неудовлетворенности его практической деятельностью. Намного чаще можно было услышать обвинения в том, что он не соответствует неким критериям по личным качествам. Выбор был совершен в пользу двух популярных образов: «мать-отчизна» («вона - це Україна», «жінка-берегиня») и «уверенный лидер» (никто не будет спорить, что предыдущий президент просто лучился уверенностью). Господствующий образ лидера в некотором смысле отображает реальную общественную, а не декларируемую политическую повестку. Грань между реальностью и имитацией чрезвычайно тонка, и, примеряя на себя некий образ, даже самый идейный политик или общественный деятель начинает терять связь с реальностью, жить в некоем виртуальном мире, считая себя на самом деле сверхъестественным существом. Парадокс в том, что ответственная политика в таких условиях ведет к поражению. Фактически «вождь» - это синоним слова «лидер», и сегодня мы часто совершаем политический выбор, руководствуясь набором критериев и даже эстетикой родом из тридцатых годов ХХ века. Собственно, не стоит удивляться результатам такого выбора. Также не стоит тешить себя мыслью, что описанная проблема является результатом «переходного периода» от социализма к капитализму и исчезнет сама собой. Эта мысль не только непродуктивна (предполагает игнорирование проблемы, пока сама не пройдет), но и является не чем иным (по меткому замечанию Ольги Брюховецкой), как воспроизводством советской идеологемы о том, что все проблемы являются результатом переходного периода к коммунизму и разрешатся сами собой. Осознавая эту проблему и наблюдая, как она воспроизводится из поколения в поколение, мы должны понимать, что такие проблемы сами не решаются. Идея о том, что некие общественные проблемы исчезают сами собой, – следствие поверхностного знания истории. Более глубокое изучение того или иного периода приводит к понимаю, что почти за каждым существенным общественным изменением в лучшую сторону всегда стоит много человеческого труда, часто малозаметного и плохо вознаграждаемого. Различного рода идеологические заклинания в данном случае являются лишь наукообразными вариациями на тему «по щучьему велению, по моему хотению» или даже «двое из ларца», на которые весьма падки, как известно, сказочные дураки. К которым на данном этапе можно отнести значительную долю украинцев. |